Дурочка!.. Какая я же была дурочка! Дурочка, решившая, что если мне не приказали сидеть у порога в ожидании Палача, я могу спокойно справиться о местонахождении Хиру в общей информационной системе.

Сделать это было проще простого: сенсорная панель любезно откликнулась на вызов, выводя на экран, что Хиру служит на уровне Н. Я стёрла поисковый запрос и отправилась туда, вниз, просто чтобы убедиться, что с Хиру всё в порядке.

Какой бы высокомерной занозой он ни был, я считала его своим другом и хотела знать, насколько легко он отделался. То, что не следовало спускаться к нему, я поняла сразу, натолкнувшись на его недовольный и чуть изумлённый взгляд, успевший разглядеть знаки отличия униформы.

Разговора как такового не состоялось, отчего-то Хиру считал, что именно я виновата в понижении его квалификации.

– Посмотри на себя, – сказал он. – Взлетела так высоко, всего-то нужно будет пару раз раздвинуть ножки…

Обратно я вернулась в паршивом настроении, осознавая, что на этом корабле у меня очень мало союзников, если они вообще есть. Не следовало высовывать нос из комнат без сопровождения кого-то из обслуживающего персонала, чтобы не злить Палача.

Ужасная непозволительная глупость!..

– Я не знала, что мне нельзя передвигаться по кораблю, – пролепетала я, чувствуя как на губах вместе с последними словами тает надежда.

Глупая птичка, расплата неминуема…

– Притворяешься, лживая сука?

Палач играючи выдернул одеяло у меня из рук, будто я и не держала его мёртвой хваткой. Схватил за лодыжки и стянул меня вниз. Одним прыжком оказался сверху, придавливая своим весом.

В нос мне ударил сладковатый, удушающий запах гиррана, вырывающийся из его рта. Проклятье. Едва ли можно достучаться до его разума, опьяненного эти мерзким наркотиком! И почему терраэнам так полюбился этот яд, медленно выжигающий мозг?

– Ты такая же, как и все остальные, ничем не отличаешься от них. Сладкие речи рекой льются из ваших маленьких ротиков, когда вы клянётесь в верности и любви вашим богам. Но стоит только отвернуться, как вы бежите, виляя задом к своим кобелям, которые гордятся тем, что их шлюшки ложатся под всех подряд. Скажи, сколько раз он успел тебя трахнуть? А успел ли он дать тебе парочку советов, как лучше ублажить своего бога? Потому что они тебе сейчас пригодятся, – рычал Палач, разрывая надвое остатки рубашки.

Я кричала от страха, что есть мочи колотила руками по лицу и груди. Но для Палача это были всё равно что досадливые комариные укусы, не больше. Наверняка, ему надоела это мельтешение маленьких кулачков, потому что он ударил наотмашь меня по лицу.

Губа лопнула, начав кровить. В голове раздался странный звон, будто порвалась натянутая до предела струна. Я не слышала звуков, но знала, что продолжала кричать, зовя на помощь.

Кто мог откликнуться на мой зов? Кому нужны возмущенные писки птички, чей хозяин решил немного развлечься и взять, наконец, своё? Палач наклонился надо мной, лизнул грудь и укусил сосок, зажав его между зубами и потянув на себя. Выпустил его изо рта и довольно засмеялся:

– Кричи, птичка. Кричи как можно громче! Я ещё даже не начинал…

Палач коленом раздвинул мне ноги и содрал бельё, разорвав его. Я почувствовала, как его жестокие пальцы скользнули вниз, нагло раздвигая складки и вонзаясь внутрь. Грубое, животное движение, предназначенное только для того, чтобы сделать как можно больнее, унизить. Довольно рыкнув, он склонился к груди, впиваясь в кожу, оставляя на ней следы синяков. Втянул в рот сосок и обвёл языком, а следом в ход пошли его зубы. Палач сжал сосок зубами так сильно, что из глаз брызнули слёзы. Одновременно с этим на месте пальцев оказался его член, ворвавшийся внутрь с намеренной грубостью. Палач утробно застонал и, подхватив мои ноги под коленями, закинул их повыше, чтобы проникнуть в лоно как можно глубже.

Моё тело покрылось испариной ужаса, я боялась хоть немного пошевелиться, зная, что малейшее сопротивление принесет ещё больше боли. Я не знала минут в своей жизни, хуже, чем эти. Тело ныло от жестоких прикосновений Палача. Моё лоно терзал член, растягивающий последнюю преграду.

Палач раздвинул мои ноги ещё шире и последним движением разорвал плоть, не выдержавшую этого дикого напора. На мгновение он застыл, будто ошарашенный тем, что первым проник и заполнил меня до упора. Но передышка была недолгой, Палач опустил мои ноги чуть ниже, заставив обхватить его мощный торс.

Его губы накрыли мои в дерзком поцелуе, язык нахально проник в мой рот и начал выплясывать танец страсти. Но я, содрогавшаяся от ужаса и боли, не могла и не хотела ответить на это грубую ласку.

Я отвернула лицо, но тут же пощёчина обожгла кожу. Палач обхватил мою шею, угрожая сломать её одним нажатием, и вновь впился в губы. Провёл языком по губе, нащупал кровоточащую ранку и прикусил зубами, терзая её. Я завопила от ужаса, но вместо этого раздалось лишь невнятное мычание. А Палач довольно стонал мне в рот, вновь ускоряя темп своих движений, вбиваясь в меня как можно глубже, не обращая внимания на кровь, струившуюся из разорванного лона.

Время будто остановило свой неумолимый бег и замерло на месте, превращая минуты страданий в часы пыток. Может быть, и на самом деле проходили часы. Я не знаю. Меня будто разделило надвое.

Часть меня будто со стороны, отрешенно наблюдала за тем, как Палач вторгался в меня раз за разом, ненасытно, жадно, зло. Эта часть меня лишь фиксировала в памяти очередную позу, в которой изверг решил поиметь меня.

Я знала, что как бы я ни желала забыть часы унижений после, та самая часть меня не позволит мне этого сделать. Она будет подсовывать мне моменты, в которых я, застывшая в неудобной позе, служу лишь инструментом для удовлетворения похоти мучителя. Она не даст мне забыть и будет терзать меня картинами унижений для того, чтобы я никогда больше не смогла бы и мысли допустить о том, что Палач может быть способен на нечто большее, кроме насилия, что у него есть душа.

Запомни всё, что он с тобой сделал, до самого мельчайшего движения, говорила эта часть меня, запомни навсегда, что он всего лишь Пёс, сорвавшийся с цепи. Пёс, Палач – и больше никто.

Вторая часть меня изнывала от жестоких прикосновений, от грубого вторжения, от грязных слов, которые шептал со стоном сладострастного удовольствия мне на ухо этот изверг. Лживая сука… И Палач ставил меня на четвереньки, заставляя прогибать спину, врываясь в меня сзади, щипая ягодицы, сминая их сильными руками. Или наматывал мои волосы на кулак, заставляя опуститься на колени, чтобы приласкать его ртом.

Этого я не могла бы сделать и под страхом смерти, потому что от привкуса собственной крови на его члене меня накрывало рвотными позывами. Палач что-то недовольно рыкнул и вновь поставил меня на четвереньки. Он обхватил мои бёдра сзади и бешено вдалбливал в меня свой член, продолжая говорить что-то. Но я уже не разбирала слов, чувствуя, как моё сознание всё же смилостивилось надо мной и решило покинуть меня.